Неточные совпадения
В первый раз тогда поняв ясно, что для всякого человека и для него впереди ничего не было, кроме страдания, смерти и
вечного забвения, он решил, что так нельзя жить, что надо или объяснить свою жизнь так, чтобы она не представлялась
злой насмешкой какого-то дьявола, или застрелиться.
Уже пустыни сторож
вечный,
Стесненный холмами вокруг,
Стоит Бешту остроконечный
И зеленеющий Машук,
Машук, податель струй целебных;
Вокруг ручьев его волшебных
Больных теснится бледный рой;
Кто жертва чести боевой,
Кто почечуя, кто Киприды;
Страдалец мыслит жизни нить
В волнах чудесных укрепить,
Кокетка
злых годов обиды
На дне оставить, а старик
Помолодеть — хотя на миг.
— Он, как Толстой, ищет веры, а не истины. Свободно мыслить о истине можно лишь тогда, когда мир опустошен: убери из него все — все вещи, явления и все твои желания, кроме одного: познать мысль в ее сущности. Они оба мыслят о человеке, о боге, добре и
зле, а это — лишь точки отправления на поиски
вечной, все решающей истины…
«Он холодный,
злой, без сердца!» — заключил Райский. Между прочим, его поразило последнее замечание. «Много у нас этаких!» — шептал он и задумался. «Ужели я из тех: с печатью таланта, но грубых, грязных, утопивших дар в вине… „одна нога в калоше, другая в туфле“, — мелькнуло у него бабушкино живописное сравнение. — Ужели я… неудачник? А это упорство, эта одна
вечная цель, что это значит? Врет он!»
Где я, о, где я, друзья мои? Куда бросила меня судьба от наших берез и елей, от снегов и льдов, от
злой зимы и бесхарактерного лета? Я под экватором, под отвесными лучами солнца, на меже Индии и Китая, в царстве
вечного, беспощадно-знойного лета. Глаз, привыкший к необозримым полям ржи, видит плантации сахара и риса; вечнозеленая сосна сменилась неизменно зеленым бананом, кокосом; клюква и морошка уступили место ананасам и мангу.
— Доктор, вы ошибаетесь, — возражал Привалов. — Что угодно, только Зося самая неувлекающаяся натура, а скорее черствая и расчетливая. В ней есть свои хорошие стороны, как во всяком человеке, но все
зло лежит в этой неустойчивости и в
вечной погоне за сильными ощущениями.
Обнаруживается несостоятельность таких рациональных утопий, как
вечный мир в этом
злом природном мире, как безгосударственная анархическая свобода в этом мире необходимости, как всемирное социальное братство и равенство в этом мире раздора и вражды.
Подробностей не знаю, но слышал лишь то, что будто воспитанницу, кроткую, незлобивую и безответную, раз сняли с петли, которую она привесила на гвозде в чулане, — до того тяжело было ей переносить своенравие и
вечные попреки этой, по-видимому не
злой, старухи, но бывшей лишь нестерпимейшею самодуркой от праздности.
Русский безграмотный мужик любит ставить вопросы философского характера — о смысле жизни, о Боге, о
вечной жизни, о
зле и неправде, о том, как осуществить Царство Божье.
Средние века, которые будут для нас
вечным поучением и ко многим сторонам которых мы неустанно должны возвращаться, особенно поучительны сочетанием небесной мечты с земной силой этого мира, лежавшего еще во
зле.
В язычестве было ощущение первоначальной святости плоти и плотской жизни, был здоровый религиозный материализм, реалистическое чувство земли, но язычество было бессильно перед тлением плоти всего мира, не могло так преобразить плоть, чтоб она стала
вечной и совершенной, не могло вырвать из плоти грех и
зло.
— Вы правы, Лизавета Михайловна, — промолвил он. — Всему виною — моя
вечная необдуманность. Нет, не возражайте мне; я себя хорошо знаю. Много
зла мне наделала моя необдуманность. По ее милости я прослыл за эгоиста.
Да и не может быть иначе: люди, верующие в
злого и безрассудного бога, — проклявшего род человеческий и обрекшего своего сына на жертву и часть людей на
вечное мучение, — не могут верить в бога любви.
И усильям духа
злогоВседержитель волю дал,
И свершается все снова
Спор враждующих начал.
В битве смерти и рожденья
Основало божество
Нескончаемость творенья,
Мирозданья продолженье,
Вечной жизни торжество!
Стократ счастли́в, кто разум свой
Не помрачил еще любовью,
Но век проводит холостой, —
Я выпью за его здоровье.
Поверьте мне, жена для нас
Есть
вечное почти мученье.
Женись лишь только — и как раз
Родятся ревность, подозренье.
Ах, то ли дело одному:
Его не мучит неизвестность,
Душе покой, простор уму,
И
вечная почти беспечность!
Нрав женщины имеют
злой,
Капризны, что не сладишь с ними.
Чтоб избежать судьбы такой,
Останемся мы холостыми!
Оно и не может быть иначе: люди, верующие в
злого и безрассудного бога, проклявшего род человеческий и обрекшего своего сына на жертву и часть людей на
вечное мучение, не могут верить в бога любви.
Всё, что люди считают несчастьем,
злом, происходит оттого, что человек считает действительно существующей свою телесную личность: Ивана, Петра, Мавру, Наталью, тогда как телесная личность есть только пределы, в которых проявилось действительно существующее
вечное всё.
Если Слово Божие и говорит о «
вечных мучениях», наряду с «
вечной жизнью», то, конечно, не для того, чтобы приравнять ту и другую «вечность», — райского блаженства, как прямого предначертания Божия, положительно обоснованного в природе мира, и адских мук, порождения силы
зла, небытия, субъективности, тварной свободы.
У них
вечное девичество в закон поставляется, думать про мужчин даже запрещается, а я была тогда им так много обижена, так ненавидела его, всякого
зла и несчастья желала ему, оттого больше и предалась душою фармазонской вере…
И, отвыкшая в продолжение долгого времени произносить имя
злого духа, Дуня невольно содрогнулась, когда с чистых, девственных уст ее слетело имя отца нечестия и
вечной злобы.
Вера в
вечный ад есть вера в то, что последнее слово принадлежит дьяволу,
злому Богу.
Создание
вечного рая и блаженства по соседству с
вечным адом и муками есть одно из самых чудовищных человеческих порождений,
злых порождений «добрых».
Ад есть результат совершенного отделения судьбы добрых, наследующих блаженство, от судьбы
злых, наследующих
вечную муку.
И потусторонняя
вечная жизнь, в которой не будет разделения на рай и ад, на царство добрых и на царство
злых, сохраняет заботу и тяготу, не дает покоя, совершенной цельности, совершенной радости.
Дуалистическое решение целиком находится в пределах различения добра и
зла, порожденного грехопадением, и проецирует его в
вечную жизнь, как ад и рай.
Если
зло есть чистая бессмыслица, нарушение и поругание Смысла мира, и если оно увенчивается
вечным адом, то адская бессмыслица есть в Божьем замысле о мире, и миротворение не удалось.
Смерть — предельный ужас и предельное
зло — оказывается единственным выходом из дурного времени в вечность, и жизнь бессмертная и
вечная оказывается достижимой лишь через смерть.
И вместе с тем этика закона есть
вечное начало, которое признает и христианский мир, ибо в нем грех и
зло не побеждены.
«Добро» является в новом аспекте: оно не «
злых» обрекает на
вечные муки, а распинает себя.
Человеческая воля, резко разделяющая мир на две части, представляет себе ад как
вечную каторжную тюрьму, в которой «
злые» уже изолированы — не могут причинять
зла добрым.
И в этом царстве добра не могло бы быть цельности, была бы отравленность соседством ада с
вечными муками
злых.
Он предвидел
зло и страдание мира, который целиком вызван к жизни Его волей и находится в Его власти, предвидел все до гибели и
вечных мук многих.
Если же
зло имеет положительный смысл и результатом его будет
вечный ад, если оно будет положительно учтено в раю, то затруднительной делается борьба со
злом, то
зло превращается в неосуществленную форму добра.
Система мысли, для которой все детерминировано
вечным бытием, все из него вытекает, есть неизбежно статическая система, для нее непонятны свобода, изменение, новизна, творчество, как непонятно и
зло.
Сделали себе подразделения в этом
вечном движущемся, бесконечном, бесконечно-перемешанном хаосе добра и
зла, провели воображаемые черты по этому морю и ждут, что море так и разделится.
Культ
вечной женственности был путь к освобождению от
злой, порабощающей женственности.
Бытовая православная мораль, доводящая пафос послушания до покорности и подданства
злу и уродству, не есть
вечное в христианстве, а лишь временное, как и все бытовое.
Неисповедимы пути Твои, Господи, Ты, допустивший его принять
злую смерть от руки преступницы, уготовил, быть может, ему жизнь
вечную, а поразив сердце несчастной рабы твоей Марии, сердце, где гнездилась земная плотская любовь очистил его для полноты любви к Тебе, Предвечный, который Сам весь любовь…
Подкосил цвет
злой косец, запрятал ловец пташку в клетку
вечную.
Еще скажу тебе, писал к Сизокрылову (супруга его отошла на
вечное житье; всему
злу корень была.
Он не хотел этим сказать, что за
зло и преступление человек получит наказание в
вечной жизни, а за добро — награду.
Сей был, и есть, и будет
вечнойИсточник лют рабства оков:
От
зол всех жизни скоротечной
Пребудет смерть един покров.
Всесильный боже, благ податель,
Естественных ты благ создатель,
Закон свой в сердце основал;
Возможно ль, ты чтоб изменился,
Чтоб ты, бог сил, столь уподлился,
Чужим чтоб гласом нам вещал.
Чтоб я была его женой, сознавая, что он будет меня любить, только как не
злую, не скупую и не скучную женщину? Чтоб я чувствовала ежесекундно глубокую пропасть моего pot-au-feu и его настоящей, духовной, самоотверженной жизни? Чтобы его нетребовательность и терпимость кололи меня хуже всякого ножа и говорили про безвыходность моего невежества, моей узости, моей беспомощности пред теми
вечными задачами, которым он служит и будет служить?
Если разуметь жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с
вечными мучениями, дьяволами, и рая — постоянного блаженства, то совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни; но жизнь
вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, то есть рождения к новой жизни, и верю, что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей
вечной жизни, а всякий
злой поступок уменьшает его.
И самой интеллигенции нужно проповедовать, что основным разделением мира и человечества остается не временное разделение на царство «социалистическое» и царство «буржуазное», а
вечное разделение на царство правды и лжи, добра и
зла, царство божеское и диавольское, Христово и антихристово.
Остается
вечным деление и противоположение мира добра и
зла, красоты и уродства, истины и лжи, Бога и диавола.
Если сердечная доброта и сожаление довели вас до этого слабодушия — вы
вечный данник существа самого низкого, самого
злого и недостойного, но… стоящего на своем праве…
Церковь говорит: учение Христа неисполнимо потому, что жизнь здешняя есть образчик жизни настоящей; она хороша быть не может, она вся есть
зло. Наилучшее средство прожить эту жизнь состоит в том, чтобы презирать ее и жить верою (т. е. воображением) в жизнь будущую, блаженную,
вечную; а здесь жить — как живется, и молиться.